Давид Газзати,
Госсоветник Президента РЮО

Шёл мальчишка, желающий жить...
(Памяти жертв геноцида осетинского народа 1920 года)

I
По извилистой горной тропе,
По заснеженной узкой тропинке
Шел мальчишка, горевший в огне,
И тащил за собою корзинку…
Посиневшие губы его,
На морозе озябшие руки –
Будто в этом пути он давно,
Хоть и шел только третьи сутки…
Спотыкаясь, промокший насквозь,
Без еды, ошалевший от горя,
Сквозь пургу, перевал и мороз
Шел, порой выпадая из строя…
Обезумевший крик стариков,
Бесконечное снежное море…
От грузинских кровавых штыков
Брел мальчишка с несломленной волей.

II
«Там, за связкой сцепившихся гор,
На другой стороне перевала,
Открывается дивный простор», –
Умирая, так мать нашептала…
Околевшая ночью в пути,
Потерявшая дочку и мужа,
Мать пыталась идти и идти,
Чтобы просто забыть этот ужас…
«Сбереги себя в дальнем пути,
Добеги, доползи до равнины,
Вижу счастье твое впереди, -
Я же здесь остаюсь, на вершине...»
Голос мамы он слышал кругом,
Будто мать его не умирала,
Позади догорал отчий дом,
Где, сгорая, сестренка кричала…

III
Шел мальчишка, не зная пути,
За собой волочил он корзину, -
Там спасение ждет впереди,
Не стреляют там маленьким в спины, -
Мимо сотен скукоженных тел,
Мимо тысяч разрушенных судеб…
Просто мальчик, что выжить хотел,
Видел то, как спасаются люди…
Шел и тихую песню он пел,
Чтобы младшему было спокойней,
Сам он тоже не пил и не ел,
Оказавшись в чудовищной бойне.
Пел мальчишке, что умер давно,
Что укутан был маминой шалью,
И, когда становилось темно,
Укрывался шарфом, как вуалью.
Пел он песню про новый рассвет,
Пел про поле, про горы и ветер.
Пел про то, как в одиннадцать лет
Мир вокруг превращается в пепел.

IV
Шел мальчишка, желающий жить,
Не желающий рабского плена,
По дороге - что тонкая нить,
Сквозь сугробы - что прям по колено.
Шел мальчишка, желавший спасти
Своего бездыханного брата,
Чтобы там, за горами, расти…
Он не знал о тяжелой утрате.
Мир, наверное, сходит с ума,
Мир, родивший вселенское горе,
Там село от объятий огня
Превращается в чистое поле…
Шел мальчишка по узкой тропе,
Вспоминая отцовские руки,
Что в мозолях, в крови и земле,
Что трудились за сутками сутки.
Вспоминал о зеленых глазах
Самой лучшей на свете сестренки,
Тех, что нынче - развеянный прах,
И на память - лишь бант и заколки.
Вспоминал про убитых друзей,
Про истерзанных бойнею женщин…
Сколько тысяч в долине огней!?
Сколько в душах обугленных трещин!?

V
Шел мальчишка по узкой тропе,
Вдоль глотающих слабых обрывов,
По истерзанной отчей земле,
Что вселяла упорство и силу.
Он не знал, что таких же, как он,
На пути повстречает он сотни…
В память врезался вспыхнувший дом,
Будто вырвали дерево с корнем.
Мальчик пел, что когда-то дойдет,
Что когда-то вернется обратно
И у дома, что сладок, как мед,
Будет бегать по улицам с братом…
Эти мысли спасали его,
Эти мысли его согревали…
Кто бы знал, что годов через сто
В его внуков фашисты стреляли.

VI
Этот мальчик - как символ побед
Осетинской несломленной воли,
Символ мужества, веры, надежд…
Так рождается в мальчике воин.
Этот мальчик, что выжил меж скал, -
Как пример, лучше всех назиданий!
Его правнук, спасавший Цхинвал,
Помнил строки его завещаний.
Он увидел грузинский огонь,
Тот, что видел несломленный мальчик,
От приклада потела ладонь, -
Та война не закончена, значит.