Родоначальником рода Хетагуровых был Хетæг. Существовало несколько легенд о происхождении Хетæга. По одной из версий, он был сыном осетинского князя Инала, потомка алан, жившего в Кабарде.

Хетæг был младшим из трёх сыновей Инала, старших сыновей которого звали Биаслан и Асланбек. Они были из тех алан, которых нашествие татаро-монгольского хана Тамерлана разметало по Кавказу и далее. Находясь в мусульманской среде, переселенцы приняли ислам. Позднее Хетæг, оказавшись на учёбе в Крыму, перешёл в христианство, чем навлёк на себя гнев родственников. Узнав об этом по возвращении в Кабарду, Хетæг бежал в Осетию. Родственники стали преследовать его с тем, чтобы убить. Он направился в горы и оказался в Алагирском ущелье. Когда посланная за ним погоня стала настигать его близ местности под названием Суадæг и ему негде было укрыться, он услышал громкий призыв, доносившийся из близлежащего леса: «Хетæг, к лесу!». Беглец не успевал добежать до него и поэтому крикнул: «Не Хетæг к лесу, а лес - к Хетæгу!». Вслед за этим от леса отделилась большая роща и укрыла Хетæга. Его преследователи были напуганы увиденным и повернули обратно. Роща существует и поныне и названа именем беглеца - Хетæджы къох. Роща считается святой и неприкосновенной. В ней нельзя заниматься рубкой деревьев, запрещено ломать даже веточку. Рядом с рощей ежегодно устраивают празднество (куывд) в честь Святого Георгия - покровителя Хетæга (Хетæджы Уасджырджы).

Здесь, около рощи, беглец прожил некоторое время, затем, двигаясь вдоль реки Æрыдон (Ардон), он перебрался в местечко Бирæгъ-Зæнг. Вскоре он оставил и это место и бежал вглубь Алагирского ущелья до села Цми. Прожив здесь некоторое время, Хетæг перебрался в село Нар.

Филолог Зоя Салагаева далее развивает сюжет: «Хетæг фервæзтис йе знæгтæй. Уым иу афæдзы бæрц фæцард. Уый фæстæ... балыгъд Уæлладжыры коммæ. Бацыди Зæрæмæджы хъæуы цæрæг Бигъуыламæ. Бигъуыла йын иу къорд азты фæстæ радта йæ чызджы æмæ цæрæн бынат, Нары хъæу кæм ис, уым». (Хетæг избавился от своих врагов. Там он прожил около года. После этого... он перебрался в Алагирское ущелье. Он пришёл к жителю села Зарамаг Бигуле. Через много лет Бигула отдал ему в жёны свою дочь и выделил участок земли для постройки жилища там, где находится село Нар.)

Существует и другая легенда, согласно которой Хетæг был младшим сыном кабардинского князя Инала и, находясь на юге России, принял христианство. Вернувшись в Кабарду, он тщательно скрывал, что изменил исламу. Последующие события развивались так же, как в приведённой выше легенде.

Разумеется, Коста и сам живо интересовался своей родословной и собирал все сведения, касающиеся её. В этнографическом очерке «Особа» он писал: «Хетаг, говорят, проник в Нарскую котловину через Куртатинский перевал, так как другой путь по Алагирско-Касарскому ущелью был менее доступен и по природным, и по искусственным преградам. На это указывает и то, что осетины Куртатинского ущелья особенно свято чтут память Хетага. В Нарской котловине указывают и теперь в сел. Слас на постройки, возведенные Хетагом. Указывают и место, где Хетаг убил оленя, - это подножье той скалы, на которой теперь громоздится сел. Нар. Здесь указывают также на воздвигнутую Хетагом постройку, где он поселился».

Что касается кабардинского происхождения Хетагуровых, Коста писал в черновом варианте очерка «Особа»: «Какая доля правды во всей этой легендарной истории, я не берусь судить, но думаю, что осетины в пору своего могущества навряд ли позволили бы какому-нибудь персиянину или кабардинцу алдарствовать над собой. А в горах, при последующей отчаянной борьбе за существование, было слишком тесно, чтобы какой-нибудь беглец из-за Кубани занял лучший пункт и разросся в поколение, дающее тон коренному населению. Были, говорят, в Осетии цари, но почему-то никто не указывает на них как на своих предков. Все это я говорю ввиду глубокого убеждения, что наша сословная рознь имеет свои местные причины, свою чисто осетинскую почву».

Коста была известна не только история основателя фамилии Хетагуровых. Он имел представление и о последовательной цепочке потомков своего прародителя. В очерке «Особа» говорится: «Я, например, являюсь одним из многочисленных членов десятого поколения и могу перечислить своих предков: 1. Хетаг, 2. Георгий (единственный сын), 3. Мами и его брат, 4. Гоци и три его брата, 5. Зида (Сида) и два его брата, 6. Амран и четыре его брата, 7. Асса и брат его, 8. Елизбар и три его брата, 9. Леуан (отец мой) и брат».

В указанном ряду поэт приводит имена своих непосредственных предков. Однако его версия в одном пункте принципиально расходится с той, которую приводит однофамилец и близкий друг Коста, врач Андукапар Хетагуров. Последний писал: «У Хетага было два сына: Георгий и Гаджи; от них произошли две линии нашей фамилии со множеством разветвлений каждая. Коста занимает место в линии Георгия и по прадеду своему он Хетагуров-Асаев, между тем как я состою в линии Гаджи и по прадеду члены нашей ветки называются Хетагуровы-Губаевы. Если от Хетага спускаться по нисходящей прямой линии от отца к сыну, то для Коста получится такая последовательная смена: Хетаг - Георгий - Мами - Гоци - Зида - Амран - Асæ - Елбырдык - Леван - Коста (линия на нем оборвалась); для меня получим по нисходящей линии такую последовательную смену: Хетаг - Гаджи - Гаджибаси - Бица - Леван - Губа - Габа - Хосро - Леван - Андукапар. Браки между членами линии Георгия с разветвлениями и членами линии Гаджи допускались уже давно, и мать Коста, Мария, была рожденная Губаева. Таким образом, Коста нам, Губаевым, помимо происхождения от общего корня, приходится хæрæфырт <племянник>».

Следовательно, Хетаг является общим предком и Коста, и Андукапара. Разночтения в приводимых ими родословных, если только они не обусловлены ошибкой технического свойства или другим подобным недоразумением, едва ли объяснишь странной и нехарактерной для тех сердечных отношений, которые связывали Коста и Андукапара, недоговорённостью между ними. Трудно поверить, что, тесно общаясь друг с другом на протяжении долгого времени, два этих образованных человека не обсуждали родословную Хетагуровых, а обсудив, не пришли к единому мнению на этот счёт. Скорее всего, указанное расхождение было обусловлено причинами хронологического порядка. Известно, что к 7 марта 1902 года Коста определённо была известна версия о том, что у Хетага было два сына, а не один, как он утверждал. Об осведомлённости поэта на этот счёт говорит его письмо Андукапару от 7 марта 1902 года, в котором он пишет: «Пишу на осетинском языке поэму «Хетаг». Василий <Хетагуров>, которому я читал написанную уже часть, настаивает, что у Хетага было два сына - Джеорджи и Гаджи».

Андукапар же и объяснял причину, по которой русское написание «Хетагуров» значительно отличалось от осетинского оригинала: «До проведения Военно-Осетинской дороги по Алагирскому ущелью горные жители общение имели больше с Грузией, и грузинские власти в горах фамилию нашу писали на грузинский лад: Хетагури, отсюда и получилось Хетагуров, вместо Хетагов, что было бы правильнее». В другом месте Андукапар практически повторяет сказанное, точнее формулируя некоторые детали: «Фамилия Хетагуровых происходит от Хетага, и потому правильнее было бы наименование Хетаговы. Извращение произошло по той причине, что в давнее время все начальствующие в горах лица были грузины, которые наименование фамилий произносили на грузинский лад - Хетагури, и поэтому получилось - Хетагуровы».

Как пишет Коста в очерке «Особа», в Нарской котловине общество делилось на четыре сословия: 1) стыр, или тыхджын, мыггаг - большая, или сильная, фамилия; 2) фæрсаг - находящийся сбоку, живущий около, действующий заодно; 3) кæвдæсард - рождённый в яслях; 4) æлхæд, саулæг, цагъайраг - купленный, черный мужчина, сахарец. Члены фамилий, относившихся к первому сословию, были богаче, одевались лучше, владели отборными землями, во время набегов играли руководящую роль, жилища их были крепче и основательнее, соответственно - они пользовались большим авторитетом и весом. Относившиеся ко второму сословию были беднее первых, составляя основную часть населения как Нарской котловины, так и всей Осетии. Фæрсаги находились под покровительством «сильных» фамилий, оказывая им, в свою очередь, услуги в мирное и военное время. Принадлежавшие к третьему сословию происходили от отца - представителя сильной фамилии и матери, называвшейся номылус, представлявшей собой нечто среднее между полноценной женой и наложницей. Положение кæвдæсард было тяжёлым, они были значительно ограничены в правах по сравнению с законными детьми, а в общественной жизни не играли никакой роли. Самыми бесправными были представители последнего из сословий. Это всегда были инородцы, фактически на положении раба, купленные или похищенные детьми либо пленённые во время набега.

И отец, и мать Коста относились к сильным фамилиям.

Нарская котловина была уединённым местом, нарцы жили обособленно, практически не соприкасаясь с внешним миром. Здесь вновь сошлёмся на свидетельство Коста, писавшего в очерке «Особа»: «До проведения в пятидесятых годах XIX столетия Военно-Осетинской дороги верховья Алагирского ущелья, или так называемая Нарская котловина, замкнутая высочайшими снеговыми вершинами гор Адай-Хох, Зикара, Тепле и их отрогами, оставалась совершенно изолированной от остального мира. Перевалы Мамисонский, Рукский и Зикарский (все в Закавказье) только в летние месяцы было доступны для переправы пешком с навьюченным ослом или лошадью. Касарское ущелье, по которому теперь извивается Военно-Осетинская дорога, и Куртатинский перевал были еще менее доступны. <...> Благодаря таким топографическим и почвенным особенностям Нарской котловины жители ее при господствовавшем повсюду произволе имели полную возможность избегать общений с соседями и вследствие этого сохранить в продолжение длинного ряда поколений свою независимость извне, а с нею и свою самобытность во всей ее неприкосновенности, вплоть до нашего поколения».

Известный учёный Владимир Эммануилович Пфафф, знаток Кавказа и, в частности, истории осетинского народа, его жизни и быта, писал: «Нарцы у осетин издревле пользовались особым уважением и почётом. Старики из нарцев слыли за лучших правоведов, так что жители отдалённых осетинских аулов в судебных делах часто обращались к их посредничеству».

Отец Коста - Леван Елизбарович Хетагуров родился в 1810 году в с. Нар в семье Елизбара Асаевича Хетагурова, слывшего в Нарской котловине умным, благородным человеком, вполне влиятельным в своей среде. Сам Леван Елизбарович был среднего роста, худощавый, довольно подвижный брюнет, носил осетинский национальный костюм, пел приятным басом, хорошо танцевал осетинские танцы на носках. По рассказам стариков, близко его знавших, Леван был человеком бескорыстным, умным, честным, дальновидным, ответственным, пользовавшимся среди земляков большим авторитетом. На его слово всегда можно было положиться. Он не выносил фальшь, нечестность, спесь и самохвальство, был человеком добрейшей души, при этом обладал обостренным чувством собственного достоинства и «не позволял наступать себе на ноги без основания». Леван был известен как хороший наездник, держал чистокровную лошадь, часто участвовал в скачках, воспитал многих наездников, в частности двоюродного брата Агко, который считался лучшим после него наездником. Старики из Нара рассказывали, что Леван исполнял многие сложные трюки джигитовки в седле скачущей лошади.

Достоинства Левана были оценены властью, чьи представители относились к нему с большим доверием, давая поручения деликатного свойства. Он считал прогрессивным и желательным завоевание Кавказа русскими, несмотря на всю жестокость расправы завоевателей с вольнолюбивыми жителями осетинских селений.

Леван Елизбарович получил воспитание в частном учебном заведении, затем поступил на службу в русскую армию, прослужив в ней верой и правдой более 30 лет. Он участвовал в боевых операциях на Кавказе и за границей, был неоднократно ранен, имел несколько боевых наград. На шестом году службы за боевые заслуги Леван Елизбарович был произведён в прапорщики. 18 июля 1841 г., находясь в составе Дагестанского отряда под началом полковника князя Андроникова, он принимал участие во взятии аула Ахун. Тогда он получил сквозное ранение обеих ног. Позднее, в 1859 г., военно-медицинская комиссия причислила его ко второму классу раненых. Как не способный по состоянию здоровья нести службу в регулярных войсках Леван Хетагуров был переведён на должность помощника командира сотни Терской постоянной милиции.

Коста писал о своём отце: «Отец мой Леван Елизбарович Хетагуров был участником Венгерской кампании и усмирения Польши во главе полка туземного населения Северного и Южного Кавказа».

В конце 1858 г. Леван Елизбарович женился на Марии Гавриловне (Гаусовне) Губаевой из села Цми. Она была дочерью Гауса Губаева - военного, поручика русских войск, родом из нарских осетин, который имел школьное образование и дослужился до чина майора. Это был красивый, высокий, стройный брюнет. В последний период жизни он жил в Грузии, в 5 верстах от Гори, в приобретённом им там имении, недалеко от которого впоследствии утонул.

У Гауса были две дочери и сын, которые также получили школьное образование. Старшую дочь он выдал замуж за грузинского князя, младшую - за Левана Хетагурова. Сына своего Иванэ Гауе отдал в Петербургский Кадетский корпус. Однако тот, не завершив учебу, вернулся домой в связи со смертью отца и учительствовал в Нарской церковно-приходской школе. Иванэ был одарённым, добродушным, честным человеком. Известно, что жена его была из Мзоковых.

Мать Коста - Мария Гаусовна (Гавриловна) Хетагурова-Губаева родилась в 1837 году. По словам Андукапара Хетагурова, она отличалась мягкостью нрава, привлекательной внешностью, широким природным умом. Это же подтверждают родственница Хаира Хетагурова и другие жители Нарской котловины, в частности, Адам Балаев. По их рассказам, Мария была женщиной редкой красоты, подвижной, стройной, выше среднего роста, при этом - человеком даровитым, добрым, весёлым, любившим шутку. Свои длинные чёрные волосы она заплетала в большую густую косу.

(Из книги «Коста Леванович Хетагуров. Научная биография». -  Цхинвал, 2014)

Ирина БИГУЛАЕВА,
старший научный сотрудник ЮОНИИ 
им. З. Н. Ванеева

ОТ АВТОРА

Нæ Нарæй Иры хур ыскаст...
НИГЕР

Память о великих людях
имеет для нас не меньшее значение,
чем их живое присутствие.
СЕНЕКА

Коста в моей жизни присутствует с детства. Я хорошо помню, как мать нам часто грустно напевала «Додой» и «Сидзæргæс». Хоть я и выучила эти песни, но по малолетству не понимала смысла первой из них, лишь механически воспроизводя её. При звуках же второй у меня неизменно сжималось сердце от жалости к голодным и холодным детям, о которых повествовалось в песне. Одно то, как, казалось бы, простые слова её трогали мою душу, тогда еще ребёнка, как они задевали самые затаённые струны моей души, - лучшее доказательство гениальности создавшего эти произведения поэта. Я живо представляла детей, которым мать, сгорбившись, в притулившейся на краю села, продуваемой ветрами лачуге варила камни и которые ложились спать голодными, и жалость к ним переполняла моё сердце, вот-вот готовая слезами и рыданиями вырваться наружу. Но суровое воспитание не позволяло мне давать волю чувствам на людях, пусть это и были мои родные. И только ночью, когда все в доме засыпали, я вставала, подходила к окну и плакала, глядя в темноту. Впечатлённая картиной, нарисованной моим воображением, я потеряла сон и аппетит - мне казалось постыдным и невозможным есть в то время, когда дети-сироты страдали от голода. Это продолжалось довольно долго, и моя мать не могла понять, что со мной творится. А сказать о терзавших меня чувствах я не умела. Я и теперь отчётливо ощущаю неимоверно щемящую жалость к детям, которая овладела мной тогда, и поныне, спустя столько лет, «Сидзæргæс» вызывает у меня совершенно те же надрывающие душу чувства.

Моя мать также знала наизусть много других стихотворений Коста, которые часто нам декламировала. При этом она настолько входила в образ, что я очень ясно представляла персонажей произведений поэта. Особенно хорошо мне помнятся артистично исполненные «Бирæгъ æмæ хърихъупп», «Æрра фиййау», «Скъолайы лæппу», «Уасæг», «Лæгау», «Дзывылдар» и другие. Многие из этих стихотворений она впоследствии читала и моим детям.

Позже, когда мне было 8-9 лет, мы часто гостили в родном селе моих родителей - Цунар. В доме родителей моего отца на стене висела фотография Коста с дарственной надписью, сделанной самим поэтом, которая гласила: «Мæхи Габрушкайæн. 1889 аз. Къоста». Габрушкой (Гаврилом) звали моего деда. Со временем фотография почернела от дыма находившейся там же печи, но надпись всё ещё можно было разобрать с близкого расстояния. Казалось бы, какая связь между моим дедом и великим поэтом? Дело в том, что мои предки происходят из села Цми Нарской котловины. Мой прадед Аксо Бигулаев по причине малоземелья переселился с семьей в Южную Осетию. Только старший из его семи сыновей, Шамел, будучи молодым человеком, был среди тех, кто в 1870 г. под руководством отца Коста Хетагурова - Левана Елизбаровича переселились из с. Цми Нарской коловины (где с незапамятных времён жили Бигулаевы) в с. Лаба (Георгиевско-Осетинское) Кубанской области. Мой прадед и остальные его шесть сыновей вместе с другими земляками-переселенцами - Хетагуровыми, Хассиевыми, Джиоевыми, Мамиевыми и др. основали село Цунар, что означает «Цъус Нар», чтобы сохранить название села, из которого они были родом.

Мой дед часто бывал в Наре и Лабе, где он навещал своего брата Шамела. Там ему довелось общаться, причём довольно тесно, с Коста. Поэт очень тепло относился к Бигулаевым, называя их «Ме стыр мады æфсымæртæ», памятуя о том, что когда-то его предка Хетага, бежавшего от гнева своих братьев из Кабарды, приютили у себя представители этой фамилии и впоследствии, убедившись в его трудолюбии и порядочности, выдали за него одну из девушек рода Бигулаевых.

Дед мой, родившийся и выросший в Цми, говорил на говоре жителей Нарской котловины, то есть на говоре великого поэта. Мы, его внуки, детьми часто высмеивали его произношение, которое было для нас в диковинку. А он нас погонял тростью, подаренной Коста, чьё имя было выжжено на ней. При этом дед приговаривал: «Ай, хæрæджы хъустæ, æз Къостайы ‘взагыл дзурын, æмæ сымах та Дирбы хæрджыты ‘взагыл!».  Дед довольно хорошо знал подробности биографии Коста и говорил нам, например, что поэт был старше его на 12 лет. Отсюда следует, что, когда тот подарил ему свою фотографию с дарственной надписью, моему деду, родившемуся в 1871 г., было 18 лет.
Разумеется, со старшим братом моего деда - Шамелом, проживавшим в Лабе, Коста был в более близких отношениях. Как известно, поэт очень любил детей и во время своих приездов в село баловал сына Шамела - маленького Гаврела. Впоследствии жена Гаврела, Клена Николаевна Джиоева, со слов своего мужа рассказывала, что как-то, угощая мальчика конфетами, Коста передал ему тетрадь со своими стихотворениями, сказав при этом: «Чи зоны дæ искуы бахъæуой». Гаврел, по документам - Гаврил Васильевич, стал инженером, возглавлял промышленные предприятия в Москве и Владикавказе. В 1937 году он был арестован. В их доме неоднократно производились обыски. Во время одного из них, когда в отсутствие Елены Николаевны в доме оставался её младший сын Мурат, всё их имущество стали выбрасывать из окна во двор. День был дождливый, и вещи без разбору бросали в лужи. Вернувшись домой и застав эту картину, Елена Николаевна, не думая ни о постели, мокнувшей на земле, ни о других пожитках, сразу бросилась к тетради Коста. Но стихи уже нельзя было разобрать - чернила размазались от воздействия влаги, и драгоценная тетрадь, которую они с мужем хранили как зеницу ока, была безвозвратно утеряна.

Таким образом, в детстве я воспринимала Коста не как гения, недосягаемого для меня, простой смертной, а вполне буднично, как дальнего родственника, к которому в силу сложившихся родственных отношений испытываешь теплые чувства.

Само собой разумеется, что, когда я стала взрослой, моё отношение к Коста изменилось. В первую очередь изменилось качество интереса к нему. Я ясно осознавала место поэта в осетинской культуре и общественно-политической жизни. Появилось желание глубже изучить его личность. Но я не довольствовалась одними монографиями и другими публикациями, связанными с именем Коста. У меня возникла потребность непосредственно познакомиться с архивными материалами, касающимися жизни и деятельности поэта. Надо сказать, что при этом я не преследовала цель когда-нибудь, потом написать книгу о нём. Но по мере погружения в работу в архивах у меня подспудно созревало желание делиться найденным материалом с читателем. Вначале это желание реализовывалось посредством написания статей, которые появлялись в зависимости от того, какие достойные внимания широкой публики факты, связанные с именем Коста, я обнаруживала. Статьи мои, выходившие не только в «Известиях ЮОНИИ», но и в периодической печати в обеих частях Осетии, касались самых разных аспектов жизни и деятельности поэта. И, уже написав определённое количество статей, я почувствовала, что созрела для работы над книгой о Коста.

Хотелось бы сказать несколько слов об архивах, в которых мне довелось работать в этой связи. Первым был архив Юго-Осетинского Научно-исследовательского института им. З. Н. Ванеева, в котором имеется ценный материал, касающийся поэта. В первую очередь, это подлинники его писем к Анне Яковлевне Поповой, приобретённые институтом в 1932 г. наряду с другими приношениями Коста любимой.

Много ценных материалов, в том числе и касающихся Коста, содержалось в Государственном Историческом архиве ГССР. В частности, именно там хранятся подлинники практически всех документов, связанных с историей издания сборника «Ирон фæндыр», включая рапорты цензора книги Христофора Зурабовича Джиоева. Помимо этого, в архиве хранятся документы, относящиеся к вопросу переселения жителей Нарской котловины в Кубанскую область, осуществлённого под руководством и при непосредственном участии отца Коста - Левана Елизбаровича Хетагурова. Есть там также материалы, касающиеся ссылок поэта.

Мне довелось работать и в Московском Государственном Военно-историческом архиве, где имеются документы, относящиеся к военной службе Левана Хетагурова.

В Государственном Историческом архиве в Санкт-Петербурге (Ленинграде), где я работала в конце 1950-х годов, будучи студенткой последнего курса, хранятся материалы, касающиеся учёбы Коста в Петербургской Академии художеств.

Некоторое количество документов, связанных с разными сторонами жизни поэта, содержится и в Государственном архиве Северной Осетии.

Однако наиболее богатый материал, относящийся к Коста, сосредоточен в Научном архиве СОИГСИ им. В. Абаева, в котором имеется фонд поэта. Среди прочего здесь хранятся как подлинники, так и копии его произведений, письма к друзьям и знакомым, воспоминания родных, друзей, однокашников и знакомых Коста, документы, имеющие отношение к его учёбе в разных учебных заведениях, а также предание о происхождении рода Хетагуровых и другие сведения.

Мною был также найден неизвестный до того портрет Коста работы Игната Алдатова, выполненный в 1896 г. Портрет я обнаружила в 1988 г. в личном архиве известного инженера и общественного деятеля Рутена Гаглоева во время работы над монографией о нём. Портрет был подарен Рутену самим Алдатовым.

Работая над этой книгой, я, конечно, не забывала, что о Коста написано множество разнообразных книг, монографий, статей, которые почти все были прочитаны мной. Однако результаты моей многолетней работы в архивах дают мне основания считать, что книга о Коста за моим авторством не будет копией многих других ей подобных:  она содержит сведения, которые до того были малоизвестны, частью замалчивались, а то и бывали истолкованы необъективно и, соответственно, представлены широкой публике в искажённом свете. Как пример можно привести роль Христофора (Пора) Джиоева, цензурировавшего сборник Коста «Ирон фæндыр», которая была незаслуженно принижена исследователями. Немало и других сторон биографии поэта, при изучении которых исследователям не всегда удаётся оставаться объективными и беспристрастными. Касается это, например, определения места Анны Поповой в жизни Коста, которое нередко попросту игнорируется. Известный учёный Генрий Кусов верно заметил: «Коста и Анна Попова - это ненаписанные страницы первого серьезного любовного увлечения молодого осетинского художника и поэта».

Я не то чтобы тешу себя надеждой сказать новое слово в коставедении, но уверена, что отдельные темы, освещённые в настоящей работе, могут по праву притязать на то, что по мере их раскрытия на суд читателя будут представлены многие прежде не изученные факты биографии Коста, приведены сведения, не вполне последовательно и уверенно вводившиеся ранее в научный оборот. Примером последних можно считать обстоятельства личной жизни поэта, его безрадостные отношения с представительницами противоположного пола, так и не принёсшие ему счастья. К первым можно отнести свидетельства современников, касающиеся раннего детства поэта, а также подробности пребывания Коста в Херсоне в период второй ссылки. Да и по правде говоря, я абсолютно убеждена, что обнаружение и предание гласности даже и одного дотоле неизвестного факта, связанного с именем великого поэта, - дело первостепенной важности, чьё значение трудно переоценить, почему я и позволила себе смелость внести в него посильный вклад…